Вторсырье войны

                Никогда не умирает преступление, когда бы оно ни было совершено — тысячу лет назад или сегодня на рассвете!

Стефан Жеромский, польский писатель

                Две даты, смежные дни. 1 сентября началась Вторая мировая война, 2 сентября закончилась. Годы: 1939-й и 1945-й. Посчитать нетрудно — шесть лет и один день. Внутри этой войны — самая гибельная Великая Отечественная.

                Одна гибель — Гибель. Миллионы смертей — статистика. В Польше на каждую тысячу — 220 погибших, в СССР — 124, в Югославии — 100. Далее цифры резко идут на убыль, замыкают длинный список пострадавших США — 1,4, Южная Африка — 0,6, Дания — 0,3, Египет — 0,2 и, наконец, Индия — 0,04…

                Кажется, статистика катится вниз и приближается вроде бы к одиночной Гибели.

                Но нет, индийские четыре сотых в переводе на человеческие судьбы — 24,338. Разве мало для страны, столь удаленной от главных сражений?

                И еще. Любая маленькая европейская страна, потерявшая в минувшей войне много меньше, чем могущественные США, имеет об этой войне больше представления, ведь фашизм воевал не против армии, он истреблял народы, нации. В США же не погиб ни один мирный гражданский человек, дым из труб крематориев рассеялся далеко от американского континента.

Самое большое кладбище

                Давным-давно затянулись военные раны. Весь мир посчитал потери, все, кроме нас. Гигантская страна, в которой цена человеческой жизни никогда не поднималась выше нуля, округляет потери — до миллиона.

                Цинизм.

                Но пусть — 27 миллионов. А косвенные потери? Тут даже лукавых цифр нет. Речь не только о тех молодых и сильных, ушедших и не оставивших потомства. Но и о тех, кто был спасен, вызволен из 14 000 тюрем, гетто, лагерей. Вторсырье войны, их мы вообще не считаем.

                И у войн есть свои законы, пусть жестокие: и побежденным, обездоленным, обращенным в неволю оставляли право на существование. Фашисты же вели войну на полное истребление — наций, народов.

                «Народ, который считает Льва Толстого великим писателем, не может претендовать на самостоятельное существование» (Гитлер).

                «Английский народ — это выродившееся племя плутократов, не способных более к творческой жизни» (Розенберг).

                «Зараженная негритянской кровью Франция является чумным очагом в Европе» (Гаусгофер).

                «Польшу не щадить» (Гитлер).

                Есть и другие слова — сумма всех слагаемых, Гитлер произнес их перед воспитанниками политической школы СС 23 ноября 1937 года, за два года до войны: «Немецкий народ имеет право завоевать Европу и превратить ее в Германскую империю немецкого народа».

                Европу — всю.

                Европа покрылась сетью тюрем, гетто, лагерей принудительного труда, уголовно-административных концентрационных «фабрик уничтожения». Густота их на карте напоминает тундровый лес: общее число их в оккупированной Европе, включая саму Германию, — 14 031.

                Да, включая Германию, на ее землях зародились первые концентрационные лагеря задолго до войны, и предназначены они были для своих же сограждан. К 1939 году за колючей проволокой находились 250 000 антифашистов, из них 3200 погибли.

                В пунктах уничтожения цифры заключенных и жертв одинаковы: Хелмно-на-Нере — число узников 330 000, жертв — 330 000; Желжец — число узников 600 000, жертв — 600 000; Собибур — узников 250 000, жертв — 250 000; Треблинка — узников 900 000, жертв — 900 000.

                Общее число погибших в местах заключения колеблется (по разным источникам) от 10 до 11 миллионов.

                Проще всего сказать о фашистах: это не люди — это звери. Но тогда что же мы извлечем из прошлого? Почти ничего. Были звери — была война. Теперь, с людьми, можно не волноваться за будущее?

                Палачами были — люди, и об этом мы должны помнить сегодня, чтобы не быть обманутыми снова. И весь изощренный садизм, все инстинкты были составной частью общего плана.

                Весной 1943 года рядом, в Бжезинке, вступили в строй мощные крематории с газовыми камерами. Сюда вела железнодорожная ветка, обрывавшаяся прямо у порога крематориев. Здесь на платформе отбирали немногих, кто еще мог пригодиться в качестве рабочей силы, остальных тут же раздевали «для дезинфекции».

                Среди детей тоже проводили отбор. Устанавливали планку на высоте 120 сантиметров: детей, которые свободно проходили под ней, отправляли в крематорий, остальных — на работы. Малыши вставали на цыпочки, тянулись к спасительной планке…

                В один из дней июля 1944 года из лагерного крематория на железнодорожный вокзал немцы отправили пустые детские коляски по пять в каждом ряду. Процессия длилась больше часа.

                Производительность крематориев была меньше, чем газовых камер, и людей стали сжигать на огромных кострах. Даже немецкая противовоздушная оборона стала протестовать против костров, огни которых были видны издалека.

                Освенцим был не только самой большой в истории человечества «фабрикой смерти», но и лабораторией новых видов преступлений: речь шла о будущих десятках миллионов жертв. На заключенных испытывали химические средства, которые недостаточно испробовали на собаках. Профессор Хлауберг платил лагерю за одну женщину по марке в неделю. На марку в неделю подопытную собаку прокормить невозможно.

                Фармацевтическая фирма «Байер» сообщает коменданту Освенцима: «Мы получили отправленных вами 150 узниц… Опыты произведены. В живых не осталось никого. Вскоре я свяжусь с вами относительно новых поставок».

                Доктор Менгеле занимался противоположной проблемой: как увеличить способность к размножению арийских женщин, которые бы смогли рожать больше близнецов. Для Менгеле поставляли детей-близнецов, он переливал кровь от одного к другому, затем, убив их уколами фенола, сравнивал внутренние органы. Практика для палача редкая, ведь в мирной жизни близнецы редко умирают вместе.

                Смерть, поставленная на поток, приносила доход. Одежда, обувь, белье убитых передавались гражданскому населению или продавались в магазинах по низким ценам. Ценности — обручальные кольца, перстни, серьги, меха, произведения искусства — продавались за рубежом, на вырученные деньги приобреталось сырье для экономики. Вырванные у жертв золотые зубы тут же, в крематории, переплавлялись в специальном тигле. Плавка давала до 12 кг золота в день. На чердаках крематориев сушили волосы убитых, которые продавались десятками тонн текстильным фирмам по полмарки за килограмм. Пеплом засыпали болота или удобряли поля лагерных хозяйств. Там росла самая сочная капуста.

                Все шло в дело. Из заключенных Освенцима изготовлялись даже анатомические пособия. В 1943 году лагерное начальство передало анатомическому институту в Страсбурге 115 специально подобранных заключенных для пополнения коллекции скелетов.

                …Невозможно представить, что творилось бы сейчас в мире, что стало бы с народами, странами, континентами, если бы…

                Большинство концлагерей было освобождено в апреле 1945-го. Европа напоминала огромный муравейник: женщины, угнанные в рабство, дети, предназначенные для онемечивания, узники концлагерей, тюрем, гетто — все они растекались по всей Европе — огромная разноязычная масса, на велосипедах, на телегах, пешком, со скарбом и национальными флагами. Невольники возвращались домой. Великое переселение Европы.

                Сегодня разговор именно о концлагерях, они были не только наиболее ярким выражением сущности фашизма, но и моделью всеобщей будущей несостоявшейся судьбы.

Самый долгий узник войны

                Я побывал в самых страшных концлагерях. С делегациями и в одиночку. В Польше, Австрии, Германии. Освенцим, Маутхаузен, Дахау.

                В солнечную и ветреную субботу 30 марта 1985 года в Освенциме состоялась манифестация, посвященная сорокалетию освобождения всех узников концлагерей. Я бродил по Освенциму с соотечественниками. Они расходились, каждый по своим бывшим баракам, сходились, снова уединялись.

                В этот день, 30 марта, познакомился с Франтишеком Гайовничеком. На польской границе в первые же часы войны он попал в плен. В 1942 году эсэсовцы перед строем выбирали узников на казнь. Выбор пал на него.

                — Я стал просить помиловать, сказал, что мои дети ждут меня. Юлиусу было тринадцать, Богдану — шестнадцать. Один из заключенных услышал мою мольбу и вышел вперед… Это был священник Максимилиан Кольбе, он сказал: «Оставьте этого несчастного, возьмите вместо него меня…»

                Священника не расстреляли, его бросили в блок смертников, где от пыток и голода узники умирали через несколько дней. Но прошла неделя, а Кольбе оставался жив, еще пять дней — жив. Его убили уколом фенола.

                — Сейчас он причислен к лику святых. Я бываю у папы римского, он принимает меня… А в концлагерях я пробыл пять лет и пять месяцев. Меня освободили в 1945-м.

                — А дети — Юлиус и Богдан?

                — Я не застал их. Оба погибли в Варшавском восстании, в сорок четвертом…

                Видимо, это самый долгий узник войны.

                А кто был убит первым в этой огромной войне? Кто-то ведь был первый?

                Меня тянет от статистики к Гибели.

                Как стремительно время. Тогда, в апреле 1985 года, мне запретили писать о Франтишеке Гайовничеке. Потому, что его спас священник.

* * *

                Польские врачи обследовали на выбор 237 бывших заключенных. У большинства была обнаружена в яркой форме так называемая лагерная болезнь — депрессия, ощущение неполноценности и даже ничтожности, состояние страха, мысли о самоубийстве: «Эти люди не могли спать, им снились падающие на них камни в каменоломнях, груды трупов, мертвый в одной постели со спящим, бег в газовые камеры, травля собаками, закапывание живьем. Не только страшные сны, но вид мундиров, решеток на окнах, даже в витринах, ограждения, выстрелы, громкие команды — все это вызывало у обследованных подавленность, а временами ответные реакции: они снимали головные уборы, останавливались, прятались от собаки, обходили места, где скапливались люди, избегали передвижения в колоннах».

                Главные мученики и жертвы — дети.

                Сколько погибло их, тех, кому еще не исполнилось шестнадцати?

                Один миллион восемьсот тысяч.

                А сколько осталось в Европе детей-сирот?

                Тринадцать миллионов.

                Представьте: тринадцать миллионных городов на выбор, населенных только этими бездомными, пасынками войны. Картина более жестокая, чем любые городские развалины.

                Лондонский психолог Нелли Вольфбойли исследовала около трех тысяч детей — бывших узников. Многие из них отличались агрессивностью, они защищали свою незатейливую собственность, какую-нибудь старую игрушку с таким ожесточением, как будто речь шла о жизни. Это оттого, что у них уже было отобрано все.

                Когда эти дети играли и кто-то неожиданно выходил из комнаты, они говорили воспитательнице:

                — Он умер.

                Писательница Ирина Ирошникова собрала воспоминания освобожденных из лодзинского детского лагеря.

                Один из бойцов, освобождавших Лодзь, Андрей Александрович Статкевич, написал Ирошниковой об этих детях:

                «Нельзя было спокойно смотреть на их лица, на их фигурки-скелеты в тюремных костюмах и деревянных башмаках. Многие из нас, провоевавшие всю войну и уже повидавшие всякое, глядя на них, не могли удержаться от слез».

                Из записей в памятной книге музея «Освенцим»:

 

                «Мне не хватает слов — остается только святая воля сделать все, чтобы никогда больше не произошло ничего подобного».

Рудольф Кирхшлегер — президент Австрии, 29.V.1975 г.

 

                «По сути дела, это место склоняет к молчанию. Однако я убежден, что федеральный канцлер не должен здесь молчать. Мы прибыли в Освенцим, чтобы напомнить себе и другим, что без понимания прошлого нет пути, ведущего в будущее…»

Гельмут Шмидт — канцлер ФРГ, 23.ХI.1977 г.

Прокляты и забыты

                Разделить Победу с ними мы не захотели, они оказались без вины виноватыми, изгоями, их отлавливали в чужих зонах, и западные союзники с удовольствием выдавали советских пленных.

                За 1941—1945 годы только пограничными, оперативными и железнодорожными войсками, входившими в систему НКГБ—НКВД, было «разоблачено» не менее миллиона трехсот тысяч «диверсантов, агентов и предателей». То есть в ГУЛАГ было направлено 260 стрелковых дивизий, целиком состоявших из «врагов народа». Но все ведомства перещеголял Смерш, который особенно усердствовал в конце войны, когда наступило время полного расчета с победителями.

                В апреле 1945 года заработали фронтовые отделы по репатриации. В мае 1945-го по приказу Сталина в тыловых районах фронтов было создано 105 проверочно-фильтрационных лагерей — на 10 000 человек каждый. Начальниками лагерей назначались старшие боевые армейские офицеры, в основном полковники, часто — Герои Советского Союза. В каждом лагере — оперативная группа, в которую входил сотрудник Смерша, возглавлял группу офицер НКВД. Репатриации подлежали гражданские лица, угнанные в Германию, пленные солдаты и офицеры. Таких к моменту окончания войны накопилось около миллиона. С каждым из них необходимо было разобраться в течение десяти дней. Это называлось первичный опрос, или первичная регистрация.

                Помните польского священника? У нас тоже шли на самопожертвование.

                Андрей Корнин — обрусевший немец. В 1937 году расстреляли отца — сельского учителя. Сослали в Караганду мать, там она умерла. Одиннадцатилетний Андрей скрывался у бывших учеников отца. В 14 лет ушел в партизаны, в 17 — на фронт. В декабре 1944-го был ранен.

                Он хорошо знал немецкий, и его прикомандировали к капитану Смерша Предеину. Когда отгремели победные майские звуки и число фильтрационных лагерей возросло до 105, смершевец пригласил Андрея к себе:

                — Твои родители были арестованы как «враги народа». Завтра-послезавтра я должен тебя арестовать и отправить в Россию, в лагерь. Уходи…

                Капитан Смерша дал парню на память полуаккордеон, и ранним утром 1 июня 1945 года сержант с вещмешком и подарком капитана покинул полк.

                Офицер совершил безумный поступок: свои же, смершевцы, казнили бы его. Но Андрей Корнин, скитаясь за границей, никогда, нигде, никому не назвал имя спасителя. Предеин остался цел, работал потом в КГБ в Челябинске, там и скончался в звании подполковника.

                Спас? Спас. Шансов у сержанта почти не было.

                Первичная регистрация мая 1945 года сама по себе далеко не самая страшная, в лагеря отправляли власовцев, казаков, полицаев: «Родина доверила вам оружие, а вы…» Было много самоубийств. Военнопленных чаще всего отправляли домой, а документы проверок — по месту призыва в армию. Только в 1947—1948 годах, когда эти люди расслабились, почувствовали свободу, их арестовывали и отправляли в лагеря.

                Советские лагеря были пострашнее фашистских. Немцы зверствовали до середины войны, за первые полгода в лагерях погибли около трех миллионов советских военнопленных (из 3 300 000) — голод, холод, расстрелы. Немцы еще относились к нам как к недочеловекам. Но после Сталинградской битвы, после огромных потерь на других фронтах фашисты вынуждены были разбронировать рабочую силу на заводах, а вместо своих погнали к станкам русских. В июне 1943 года вышел приказ немецкого командования № 13, предписывающий относиться в лагерях к советским пленным как к рабочей силе. Полегчало.

Был месяц май

                Сравнительно недавно я получил письмо из США от Льва Штерна. Его дядя, Александр Штерн, прошел два лагеря — немецкий и наш, в Сталиногорске (ныне Новомосковск. — Авт.). Из нашего лагеря он написал письмо некоему Климову, соратнику по комсомолу в городе Истре:

                «Я был в плену, лежал в нечеловеческих условиях раненный в обе ноги 8 осколками, без всякой медицинской помощи, среди вшей и прочих ужасов фашистских застенков. 3 месяца… Пытки и издевательства, питание ужасное, хлеба абсолютно не давали. У меня была цинга, кровоточили десны… Ноги у меня поджили. Осколки свои же пленные санитары вытащили (два — бритвой делая надрез на ноге и давя), и 23 сентября 1942 года я убежал с работы и двинулся на восток с задачей или сдохнуть на пути, или добраться до фронта. Тысячу или полторы километров, которые я сделал, это надо было идти через густую сеть украинской полиции, переплыть Днепр. В двадцатых числах ноября 1942 г. я находился в 75 км от Курска, уже был снег, холодно, а я шел в чем бог послал, обувь разбилась — в итоге я заболел воспалением легких и в одном небольшом селе остался больной совершенно у одной учительницы, ослаб ужасно. 26 января 1943 года уже недалеко стал слышен гул боя, это наступала Красная Армия, моя освободительница. 5 февраля 1943 года я перешел фронт и добрался до своих частей».

                О том, что происходит с ним в советском лагере, Александр Штерн по понятным причинам не пишет. Вместо этого:

                «Не знаете ли вы, куда уехали из Истры мои родители, поспрошайте. Теперь еще одна просьба: вы меня за нее извините. Жалованья не получаю ни гроша, поэтому за душой ни копейки, хоть и старший лейтенант. Сколько сможете, пришлите денег, хоть что-нибудь иногда смогу купить. В строй, в часть я, конечно, встану, но когда, не знаю».

                Был месяц май. Александр Штерн скончался странно быстро. Заметьте, при восьми осколках в ногах пережил три месяца того страшного фашистского лагеря первой половины войны (до приказа № 13), а в советском лагере сгорел за 19 дней: поступил 10 мая 1943-го, а скончался 29 мая.

                Старшему лейтенанту только-только исполнился 21 год.

                Автор письма Лев Штерн, отыскивая последние следы дяди, нашел врача, который работал в этом лагере. Ничего нового о судьбе родственника не выяснил, но узнал о многих других судьбах. В лагерь доставили летчика — самолет его сбили. Самого взяли в плен, повели на расстрел в общей группе. Убивали, но не убили — две пули прострелили шею, не задев артерий. Ночью очнулся, выбрался из-под мертвых тел, полуживой добрался до своих. Свои, смершевцы, требовали от него признания, с каким заданием он заслан немцами: «Это ты сам, для вида, себе шею прострелил». Летчика отправили дальше, в сибирские лагеря, там он и исчез…

                Сегодня житель США журналист Лев Штерн разыскивает могилу дяди. Видимо, братскую. Созданные в победном мае проверочно-фильтрационные лагеря уже к 1 октября 1945 года «профильтровали» больше пяти миллионов человек. Сколько из них погибли в лагерях, никто не считал.

                А сержант Корнин со своим полуаккордеоном числился как пропавший без вести. Сколько было таких, ушедших за границу, тоже никто не считал. Пропали без вести?

                Что там говорить о рядовых смертных, если более двухсот бессмертных — Героев Советского Союза — считаются пропавшими без вести. Гордость нации, ее слава. И никому нет дела, где и как они «пропали»!

                Выстраивается бесконечный ряд героев — гонимых, бесправных. Особенно гонимых сразу после войны. Тут закономерность — чем могущественнее, независимее, строптивее был герой в войну, тем более гонимым и беспомощным становился после победы. В войну Родина мирилась со строптивцами, она от них зависела, после победы они зависели от нее.

* * *

                Две державы. Две диктатуры. Одна убивала чужих, другая — своих.

                Из памятной книги музея «Освенцим»:

 

                «Освенцим. Какая же печаль… Какой ужас… А несмотря на это — какая надежда для человечества».

Шарль де Голль — президент Французской Республики, 9.IV.1967 г.

 

Сводка гитлеровских концлагерей, заключенных и жертв 1933-1945 гг.

Страна, местность

Дата основания

Дата освобождения

Число заключенных

Число жертв

Германия, Дахау

22.03.1933

29.04.1945

250000

148000

Бухенвальд

7.1937

11.04.1945

238000

56 000

Флоссенбюрг

5.1938

23.04.1945

111400

74 000

Нейенгамме

13.12.1938

29.04.1945

106000

82 000

Саксенхаузен

12.07.1936

22.04.1945

200000

100000

Равенсбрюк

23.03.1939

29.04.1945

132 000

92 000

Берген-Бельзен

4.1943

15.04.1945

75000

48000

Дора-Миттельбау

27.08.1943

11.04.1945

60 000

13 000

Австрия, Маутхаузен

7.1938

5.05.1945

335000

122 767

Франция, Наугувейлер

26.04.1941

30.09.1944

50 000

25 000

Польша, Штутгиф

2.09.1939

5.1945

120 000

85 000

Аушвиц (Освенцим)-

Емркенау (Вжезишса)

14.06.1940

27.01.1945

Более

4 000 000

Более

4 000 000

Гросс-Розен

2.08.1940

13.02.1943

180000

100 000

Люблин-Майданек

осень 1941

22.07.1944

500 000

360 000

Плащув

1942

15.01.1945

150 000

80 000

(Время неволи. Время смерти». Издательство Интерпресс, Варшава)

2005 г.