Унизить и убить

«Не угодничай, не подлаживайся и никого не бойся. Не давай себя в обиду. Пусть лучше тебя убьют, чем унизят».

Владимир Богомолов, из автобиографии

​

                Владимир Осипович Богомолов замечательный писатель и еще более замечательный человек, проживший жизнь отдельно, вдали от своей славы. Загадочная, могучая личность. Он скончался в конце 2003 года, если точно — 30 декабря, под утро. Похоронили на Ваганьковском — воинский салют, почетный караул, военный оркестр.

Памятник

                Для нетленного упокоения кладбище это кажется мне слишком суетным, почти вызывающим своей публичностью. Здесь мало возможностей побыть наедине с собой и мертвому, и живому. Разного рода люд, в том числе не всегда трезвый, бренчит на гитарах — это к Высоцкому, другие — ни к кому, просто пришли поглазеть на царствующие тени, которым здесь все теснее. Памятные надгробия словно соревнуются в знатности усопших. Ярмарка тщеславия.

                Впрочем, суета, теснота, разнородное неравноправное соседство — неудобства для тела, душа-то у каждого блуждает свободно.

                В шумное порочное время жажды власти, денег, яростного сведения счетов, «разборок», время зависти, унижения, угодничества Богомолов умудрился прожить честным затворником, один на один с собой, иногда — один против всех.

                И упокоился, как жил. На именитом кладбище его могила — дальняя от парадного входа. Надо пройти всю центральную аллею, как прогулочный проспект, в конце ее свернуть за колумбарий, и тут — тихая обитель. Рядом — легендарный вратарь Лев Яшин.

                Теперь, спустя два года после похорон, между Богомоловым и Яшиным уместилась впритык, словно в смежной комнате, неповторимая, ни на кого не похожая актриса Нина Сазонова.

                Хорошее место, и соседи скромные.

*   *   *

                Недавно, в последние дни осени, Владимиру Осиповичу установили памятник. Жена (не хочу говорить — вдова) Раиса Александровна задумала памятник без лица. Казалось бы, непонятно. Богомолов был из той редкой породы людей, которые с возрастом обретают могучую, матерую красоту. Чем старше он становился, тем явственнее проступала в облике красота породы, рельефные, жесткие черты лица — находка для камнереза.

                Но гордых профилей, значительных и властных обликов — целое кладбище.

                А главное, Богомолов свой облик не тиражировал. Если кто-нибудь пытался его фотографировать, закрывал лицо руками или поворачивался спиной. Одна из многих странностей натуры.

                Раиса Александровна — врач, не скульптор, она не могла знать, какой памятник нужен, знала, какой не нужен.

Кто устоял в сей жизни трудной

                Мы познакомились лет двадцать пять назад. Может быть, чуть больше. Я провожал в Минск своего друга Николая Матуковского. И Богомолов пришел проводить, передать какие-то бумаги Василю Быкову. Матуковский нас и познакомил. Тут же, на перроне Белорусского вокзала, стоял стеснительно в стороне высокий, худенький юноша. Это был сын Богомолова Иван, в честь которого он назвал свою лучшую повесть.

                Проводили. Возвращались вдвоем. У входа в метро на Пушкинской прощались часа три. Он записал и протянул мне номер своего телефона со словами:

                — Только я вас прошу, вы мне часто-то, без необходимости не звоните.

                Надо было бы, наверное, вернуть обратно эти цифры, поблагодарить и вернуть. Но я уже знал о странностях этого человека.

                Из автобиографии Богомолова:

                «Ивана» показали опытнейшему старшему редактору издательства «Художественная литература», и он вчинил мне обвинение в «окопной правде»: «Эту повесть никто и никогда не напечатает». Этот вердикт хранится у меня рядом с полками, где находятся 218 публикаций переведенного более чем на сорок языков «Ивана».

                Трудности возникли при публикации романа «Момент истины» («В августе сорок четвертого»). Было получено четыре официальных заключения Главных управлений КГБ и Министерства обороны. Во всех, как по сговору, требовали изъять целиком две главы: со Сталиным и эпизод с генералами».

​

                — Я не уберу из книги ни единого слова! — ответил он. Журнал «Знамя» отбил многие замечания цензуры. Но не все, и Богомолов попросил рукопись вернуть.

                Главный редактор журнала «Юность» Борис Полевой был вхож в коридоры власти. Он сумел отстоять почти все, за единственным исключением: совещание генералов в сарае. Полевой был уверен, что из-за трех страничек проблем с Богомоловым не будет, роман стали набирать в типографии. Писателю перевели немалые деньги.

                Богомолов отправил гонорар обратно. По почте. Пока деньги шли туда-сюда, роман продолжали набирать.

                — Но ведь всего три странички… — умолял Полевой.

                — Не уступлю ни слова!

                Борьба длилась больше года.

                Роман издали. Богомолов не уступил ни запятой.

                Успех был бешеный.

                Знаменитый кинорежиссер Жалакявичюс, прославившийся фильмом-боевиком «Никто не хотел умирать», решил экранизировать роман Богомолова. Снова перевели писателю деньги, отсняли полфильма. Приехал Богомолов, посмотрел… Деньги вернул. Фильм не состоялся.

                — А что мне было делать? — объяснял он мне. — Там же чистый лихой боевик закрутили. Таманцев мой, офицер, ходит — ворот до пупа расстегнут, рукава по локоть закатаны.

                К этому же роману сравнительно недавно обратился другой, белорусский режиссер Пташук. Богомолов снова отрекся, фамилию свою из титров убрал.

                — Не мог я в этом участвовать, тут были такие финансовые аферы…

                Пташук после выхода фильма загадочно погиб. Но и гибель не примирила писателя с режиссером.

                «Да Богомолов — монстр, он ни с кем не уживается!» — пытались убедить меня многие. При этом забывая о его успешных совместных работах в кино. Например, с Тарковским, который экранизировал «Ивана» — первый фильм молодого тогда режиссера. Вполне кстати вспомнить и благополучную экранизацию «Зоси» режиссером Богиным.

                Конечно, бывал и не прав в жестких оценках людей, но насчет монстра вот что скажу. У меня была опубликована первая статья (из семи) в защиту подводника Маринеско. Мешки читательских писем. Звонок от Богомолова: «Я хочу написать отклик в поддержку». Я заранее сказал главному редактору. Ждали неделю, две. Звоню. «Пишу-пишу», — отвечал. Прошел месяц. «А вы знаете, — сказал он вдруг, — я сам боевой офицер, и я против расхлябанности…» «Ваше мнение полностью совпадает с мнением министра обороны товарища Язова…» — ответил я и попрощался. Давление на газету было чудовищное, и я посчитал, что меня предали.

                — Ну позвони ты Богомолову, — просил через полгода Матуковский из Минска. — Он же переживает.

                — Нет.

                Через месяц снова Матуковский:

                — Ну позвони. В конце концов, он старше тебя.

                — Нет.

                Еще звонок.

                — Богомолов сказал, что все равно ничего не добьешься с присвоением Маринеско Героя…

                — Передай, что только тогда и надо биться, когда шансов нет.

                — Он пытался писать в твою поддержку, но… не получилось. Признаться в этом, не захотел. Он ждет, позвони.

                — Нет.

                Прошло больше трех лет. Уже и Маринеско давно Герой. Вдруг звонок. «Здравствуйте. Это Богомолов…»

                Разговор потянулся сам собой, как раньше, как всегда, как потом, до конца его жизни.

                Вот вам и монстр.

                Ссорился много, но и дружить умел как никто. Например, с великим Сергеем Сергеевичем Смирновым, который боролся за честь и достоинство героев Брестской крепости. (После войны кого-то из них разжаловали, кого-то судили за то, что не удержали позиции или оказались в плену.) После кончины дети Сергея Сергеевича, Андрей и Костя, продолжили дело отца, и Богомолов помогал им как мог.

                После смерти друзей он не оставлял вдов, навещал их.

                Почти профессиональным занятием его стало писать друзьям… заявления на квартиры. Он и мне в свое время написал. «Это специальный жанр, это надо уметь. Я напишу». Когда пришла пора смотреть квартиру, он позвонил: «Ордер пока не берите. Не въезжайте. Вместе съездим, посмотрим, решим».

                Он уже тогда плохо ходил.

                Среди его незабвенных друзей остались: Артем Анфиногенов — Артемус, летчик-штурмовик, в войну был сбит, обгорел («Артемус — честнейший человек»); Юрий Поройков, журналист, бывший зам. главного «Литературной газеты». Самый давний и преданный друг. Столько десятков лет вместе — ни одной размолвки. За три года до смерти Богомолова скончался в Минске Коля Матуковский («Ко-оля! Это же Христос!»).

*   *   *

                Мне были (и навсегда останутся) дороги оба — и Владимир Богомолов, и Василь Быков. И я до сих пор с болью и даже чувством вины не перестаю думать о том, что вот не сумел помирить их, двух равновеликих писателей, бывших друзей. Хотя что я мог? В Минске Василь Быков пишет мне рекомендацию в Союз писателей, а в Москве Богомолов этот союз разносит в клочья. В Минске Быков провожает меня на вокзал, стоит, не уходит с перрона, пока поезд не тронется. А утром в Москве гремит по телефону голос Богомолова:

                — Ну как же так можно! Он соглашается изъять из повести «Знак беды» целые две главы, лишь бы ее опубликовали.

                Началось все, кажется, с того, что Василь отозвался на юбилей Юрия Бондарева: «Все мы вышли из «Батальонов» Бондарева». Богомолов был в гневе: «Кто — все мы? Я из этих «Батальонов» не выходил!» Юрий Бондарев являлся одним из руководителей Союза писателей, и Богомолов принял отзыв за лесть.

                Быков, человек мягкий, даже стеснительный, после долголетнего молчания написал Богомолову открытку. В ней отдал дань честности, мужеству и стойкости Богомолова. Хорошая открытка. Василь нарисовал даже двух голубей в знак примирения. Детские такие голуби.

                Богомолов не ответил.

Жена

                Богомолов никогда бы не смог жить, как он жил, и работать так, как работал, если бы у него не было надежного тыла и флангов. И тыл, и фланги — жена, Раиса Александровна. Она у него вторая, и он у нее второй.

                Познакомились в компании, потом перезванивались, не встречаясь, год. Спустя год она случайно прочитала похвальную рецензию на творчество писателя Владимира Богомолова.

                — Это ты? — спросила она.

                — Да ну-у, в стране двести тысяч Богомоловых.

                — Но тут Владимир.

                — Из них сто тысяч Владимиров.

                С тех пор как сошлись, прошло 30 лет.

                Что важно, она врач. Ведь тогда, после послевоенной тюрьмы, капитана Богомолова комиссовали и дали пожизненно I группу инвалидности. Уже перестали платить за фронтовые ордена, и инвалидная прибавка оказалась очень кстати. Как он сам считал, это помогло ему выжить.

                Денег не хватало, и они были нерегулярными. Раиса Александровна работала с утра до вечера, не знаю, на сколько ставок — полторы, две.

                А он:

                — Я хочу вернуть деньги в журнал «Юность». Ты как?

                — Проживем, — отвечала она.

Слон и моськи

                Он следил за всеми центральными газетами. Многие статьи вырезал, аккуратно раскладывал в папки — по темам. К публикациям относился крайне чувствительно. Звонил:

                — Кто же у вас там этот?..

                — Зам. главного редактора «Известий».

                — Да это-то я знаю. Что за личность? — Голос начинал греметь. — Это же лобковая вошь! Все время кусает, кусает… Столько яда в одном существе! Особенно когда касается прошлого. Но ведь там было всякое-разное. А он уверен, что жизнь началась с него.

                Говорил с болью лично оскорбленного.

                В конце концов его и оскорбили в этой газете. Лихой кинокритик высокомерно, чванливо, с высоты своей ничтожности укусил фильм «В августе сорок четвертого» и заодно первоисточник — роман. Речь шла о «фальшивых диалогах», «архаике текста» и т.д., и, как следствие, «сегодня он (роман. — Авт.) читается иначе», чем в достославные советские времена.

                Богомолову с его поднебесной высоты этот писк суслика в пустыне пропустить бы мимо. Но писатель счел писанину прямым оскорблением. Трагически самолюбивый человек, он подал в суд иск о защите чести и достоинства. А по сути — о том, что он — «писатель истинный, а не фальшивый, не литературный лгун».

                Говоря о примитивности стиля романа, о «литературном прошлом» Богомолова, критик давно и окончательно похоронил писателя. Но роман-то за последние 30 лет выдержал 114 изданий. Миллионные тиражи на многих языках мира. Абсолютный лидер среди бестселлеров второй половины прошлого — начала нынешнего века.

                Литературные похороны, как видим, оказались несколько преждевременными.

                Зато похороны житейские борзописцы приблизили.

                Богомолов. Из заявления в суд:

                «У меня в квартире раздался телефонный звонок. Неизвестный мне мужчина попросил к телефону Владимира Осиповича Богомолова и, убедясь, что я тот, кто ему нужен, заявил «Мы настоятельно советуем вам отозвать свой иск к газете. Если вы не откажетесь от иска, это будет последняя весна в вашей жизни!»

​

                По словам Богомолова, его адвокат рассказала ему, как прямо в здании суда к ней подошел адвокат кинокритика: «Если иск не будет отозван, с вами разберутся». — «Вы мне угрожаете?» — «Это еще не угрозы. Вот когда к вам придут бритоголовые и отрежут уши, вы узнаете, что такое угрозы».

                Из заявления в суд:

                «Мне, ветерану Отечественной войны, инвалиду I группы, доживающему восьмое десятилетие моей жизни и не без труда передвигающемуся даже в пределах квартиры, и моему адвокату, хрупкой, интеллигентной женщине, молодой недоумистый подонок угрожает физической расправой».

​

                Перед судом Богомолов дохромал до адвоката, не мог не зайти, и только вместе отправились во Дворец правосудия.

                Опоздали на двадцать минут. Навстречу им спускались самодовольные победители — рецензент с адвокатом.

                — Куда? Зачем? Вам уже отказали, — радостно сообщили они Богомолову.

                Богомолов из упрямства заковылял в зал заседаний. Он надеялся, что по крайней мере его выслушают.

                — Все! У нас нет времени, — зло отрезала судья.

                Никогда никому не уступавший, никогда никому не проигравший, он растерянно стоял в коридоре и все повторял:

                — Какое поражение…

                «Пусть лучше тебя убьют, чем унизят».

                Он промаялся двенадцать дней и на тринадцатый — умер.

*   *   *

                После смерти газета «Московский комсомолец» вступилась за Богомолова, изничтожила критика. Хорошая была статья Александра Минкина — умная, доказательная.

                Но был уже конец мая, не только голоса, и эхо отзвенело.

Последние хлопоты

                С памятником были хлопоты. Никто не представлял себе, каким он должен быть. Из США позвонил Эрнст Неизвестный, разговаривал с Раисой Александровной более получаса.

                — У меня в запасе есть одна вещь, она в качестве надмогильного изображения очень подходит. Я вам могу подарить, но она очень велика. Вы на одной перевозке разоритесь.

                Кинорежиссер Андрей Смирнов обошел московские мастерские, перезнакомился со многими скульпторами. Дарил им роман и повести Богомолова, чтобы те прониклись характером писателя: не верь, не бойся, не проси…

                В конце концов над могилой взметнулась стела, жестким, острым, как шило, наконечником уходящая в небо.

                Ему бы понравилось.

Посмертная напасть

                Новая напасть — посмертная. От подружки, судя по ее откровению:

                «Вспоминаю свои гостевания у него, числом четыре или пять. …Он знал, как обольстить, и знал, что умеет обольщать. Он… запрещал что-либо писать о нем.

                Хотелось. Однако страшно было, нарушив запрет, перейти из стана друзей (выделено мною. — Авт.) в стан противников — а что с ними проделывал, стращая криками и припадками, повествовал сам».

                Неужели? Неужели гордый, самолюбивый, с огромным чувством собственного достоинства, опять же пытавшийся обольстить гостью (к этому времени он уже едва передвигался по квартире), неужели он, Богомолов, рассказывал этому чужому человеку о своих «устрашающих припадках», как расписывает журналистка «Комсомольской правды»?

                Ольга Кучкина — журналистка более чем опытная, опытнее не бывает. Главное — человек одаренный. Что случилось-то?

                Знала, что нельзя, а все же написала о нем под величавым заглавием «Победитель». Принесла прочесть, почему-то была уверена в полном одобрении («ждала благосклонного кивка»). Но Богомолов вернул рукопись и жестко отрезал:

                — Не надо!

                Раиса Александровна, жена:

                — Да, эта журналистка заходила пару раз. Я за ней дверь закрывала, а Володя поморщился: «Не надо».

                Но она напечатала. Случилась малость — Владимир Осипович умер. Не пропадать же забракованным строкам.

                В ответ пришли два письма пенсионеров с домыслами. И журналистка, взяв их за основу, пишет второй материал. Название новой статьи: «Кем был на самом деле писатель Богомолов?» Каков поворот! На две газетные полосы! Теперь Богомолов косвенно обвинен в дезертирстве (и близко к фронту не был), психической неполноценности, хамелеонстве. А еще — скрытый еврей, сменивший фамилию. А еще… и т.д.

                За Богомолова вступилась «Литературная газета»:

                «Она (журналистка. — Авт.) не может понять простой вещи — человек прошел войну от солдата армейской разведки до офицера армейской контрразведки. И, как разведчик в прошлом, он никогда не был ни трепачом, ни болтуном и брезгливо относился ко всякого рода «пиару». Он не позволял печатать о себе безликий материал, что и произошло, кстати, с интервью, взятым Кучкиной у писателя при его жизни.

                Против публикации он тогда возразил.

                По самолюбию Кучкиной был нанесен удар!

                И затаившиеся комплексы журналистки, оскорбленной отказом писателя, которого она в своем интервью величала «победителем», прорвались вдруг руганью: «Все было фальшь и обман».

​

                Статья огромная, коллективная, подписались писатели, поэты, кинодраматурги, режиссеры, артисты, адвокаты. И, конечно, участники Великой Отечественной.

                И что же?

                Журналистка «Комсомольской правды» поставила всех на место. Новый газетный разворот: «Автобиография вымышленного лица» с подзаголовком: «Еще раз об истории писателя Владимира Богомолова». Снова то же глумление и снова намек продолжить войну.

                Судьба писателя Богомолова стала ее второй профессией. Что это за страсть такая — мертвого обыскивать?

Позвольте не позволить

                Рядом с журналисткой «Комсомольской правды» тот нечистый кинокритик — почти святой: он воевал с живым человеком.

*   *   *

                Странно распорядился Господь.

                Они скончались в один год — два великих писателя. И как будто один принял смерть другого. Фронтовик Василь Быков, мягкий, уступчивый, долго и тяжело болел. Страдал (онкология) и скончался в позапрошлом году 22 июня, и опять было воскресенье, как в 1941-м.

                Владимир Осипович, яростный, непримиримый, умер во сне — легкая, праведная кончина.

                Ночью он вставал, пил чай на кухне. А около семи утра Раиса Александровна, проходя мимо его комнаты, окликнула:

                — Володя, я сейчас приду к тебе делать укол.

                Он не отозвался.

                Он лежал на боку, лицом к стене, по-детски подложив под щеку ладонь.

                Точно так засыпал у разведчиков подросток Иван, герой повести, только что вернувшийся «с того берега», от немцев, усталый, измученный. «Мальчик забрался в мою постель и улегся лицом к стенке, подложив ладошку под щеку».

                Богомолов свернулся калачиком не как мальчик даже, а как эмбрион, которому еще только предстояло стать мальчиком и предстояла жизнь по второму кругу, в которой снова будут его ждать два Ивана, сын и повесть, Артемус, Поройков, Сергей Сергеевич Смирнов с его золотыми детьми и, конечно, Раиса.

*   *   *

                А в нашем полку потери не обнаружились. К памятнику и на поминки пришли все те, кто был и два года назад.

                Кажется, я перепомянул его. Вышел из-за стола раньше других. У дороги безуспешно пытался поймать машину. Внезапно чья-то рука дружески легла на плечо. Высокий, широкоплечий, красивый мужчина проголосовал, и едва ли не первая же машина, словно по волшебству, остановилась. Он проводил меня до дома.

                Я не узнал его. Мы и виделись-то всего полтора раза за эти четверть века с той поры, когда и я был не стар и когда впервые увидел его, стройного юношу, на перроне Белорусского вокзала. Иван.

*   *   *

                Будет суд. Он все расставит по местам.

                Раиса Александровна вначале не хотела никакого суда, но, вспомнив и заново пережив смерть (хочется сказать — гибель) мужа, которую так неотвратимо приблизил тот еще, прижизненный суд, решила подать иск.

                Будет суд. На этот раз Богомолов не опоздает. И тогда, независимо от решения суда, всех участников погони я назову по имени.

2005 г.