Эдвин Поляновский
Нищие сердцем
Не хочется верить, что история эта — не выдумка, что произошла она на самом деле. Но на столе лежат письма, исковые заявления, справки — безмолвные свидетели давней вражды и непримиримой ненависти между самыми близкими родными людьми.
В редакцию пришло письмо. Старая женщина просила помочь ее беде. «Я решила обратиться к вам с вопросом: есть ли на самом деле такой человек — друг, товарищ и брат, — писала она. — Или только на словах да по радио. Я старая пенсионерка, одинокая…» В чем заключалась беда, что стряслось с ней — в письме не говорилось. Внизу аккуратно стояло: «К сему подписалась Калужина Капитолина Гавриловна. Пенсионерка II группы».
Маленькая комнатка в доме № 4 по улице Шевченко г. Карачева. Калужина сидит на сундуке и рассказывает мне историю своей длинной неудавшейся жизни.
Когда она после смерти любимого снова вышла замуж, у нее уже был сын — Коля. У Александра Ивановича Басихина тоже остался мальчик — Саша. Решили, вдвоем будет легче воспитывать двухлетних ребятишек и поженились. Он работал возчиком, она — продавщицей в станционном буфете. Через несколько лет в их семье появились еще два маленьких Басихина — Витя и Толя.
Шли годы. Началась война. Все четыре сына ушли на фронт. Погиб Анатолий. В 1946 году Капитолину Гавриловну бросил муж.
— Как бросил? Ведь вы же прожили вместе больше четверти века!
— Его прогнал Виктор, сын.
Женщина подробно рассказывает, как сын выжил и ее: издевался над ней, бил, душил, а однажды ударил ее по глазам. Вот справка от врача: «…дана Калужиной К. Г. в том, что у нее имеется рваная рана нижнего века».
А вот еще два удивительно не похожих друг на друга документа. Один — письмо Виктора матери, написанное летом 1946 года. Другой — заявление матери в суд на сына.
«…Добрый день, мои дорогие папа и мамочка! …Скоро год, как я потерял все надежды на свидание с Галей… Прошу тебя, мамочка, устрой это свидание… Она для меня имеет большое, второе, после вас, жизненное значение… Привезу к вам свое барахло, а потом и вас, мамочка, заберу к себе. Это будет в скором, скором времени… Я тебя, моя дорогая мамочка, не забывал и не забуду. Жить будем вместе до конца нашей жизни…»
«…Ответчик является моим родным сыном. Он бьет меня. Однажды даже бил головой об стенку и пытался удушить подушкой, после чего я выпила яд нитроглицерина, меня отпоили молоком и вызвали врача… Под угрозой быть убитой я не могу жить, и потому я была вынуждена уйти на квартиру…»
Капитолина Гавриловна вытирает мокрые глаза и рассказывает, рассказывает… У другого сына, Александра, живущего на Юге, остались кое-какие вещи матери, и он, бесчестный, не вернул их и даже денег за них не прислал. Николай живет здесь и платит ей алименты — шесть рублей в месяц. Александр и Виктор — по три рубля. Виктор тоже в Карачеве, работает парикмахером на автобусной станции.
…Слегка располневший, но довольно проворный, средних лет мужчина с округлыми черными глазами встретил меня, как своего старого знакомого: «Ну, ну, давай заходи. Вешай плащ, садись. Постричь, побрить?.. Ясно…» Виктор — сама вежливость. Но вот разговор заходит о матери, и передо мной другой человек. Нервно и злобно он говорит о матери такие грязные вещи, что писать о них просто нельзя. При этом он поминутно упоминает о том, что регулярно платит ей трешку. А что касается истории с отцом, то прогнала его она, мать. Есть свидетели. Он, Виктор, никогда ее не бил, она сама испортила ему всю жизнь, терроризировала и жену, и детей, а потом, получив от него 500 рублей (новыми деньгами) за свою часть дома, сама ушла на квартиру. За один год она поменяла четыре адреса — ни с кем не могла ужиться. О ее вздорном, склочном характере знает весь город.
— Как бы нам втроем побеседовать?
— Домой я к ней не пойду, к себе тоже не пущу. И вообще говорить нам с ней не о чем.
Но разговор все-таки состоялся. Виктор с большим трудом согласился принять мать… в парикмахерской. Дай бог никому никогда не слышать такого разговора. Сын с матерью сводили счеты — старые, грязные. Капитолина Гавриловна несколько раз разражалась плачем, потом слезы тут же высыхали, и она, моментально оживляясь, продолжала чуть ли не с кулаками доказывать свою правоту. Переходы от слез к проклятиям были поразительны.
Что же все-таки произошло в семье?
До войны Басихины жили неплохо. Так бывает: до первого большого испытания живут люди вроде бы спокойно, внешне благополучно, а беды и трудности вдруг по-новому освещают их, и все мелкое, ничтожное, что копилось в них до поры до времени, выплывает наружу.
То же случилось с Басихиными. Не в 1946 году они стали сутягами и скопидомами. Просто раньше за внешним относительным благополучием было это незаметно.
Первый послевоенный год оказался для них самым трудным. И сыну, и, в первую очередь, матери казалось, что Александр Иванович мало зарабатывает. Его стали отправлять на базар торговать помидорами. Когда старик приносил домой выручку, Виктор ставил его к стене, поднимал руки старика, выворачивал карманы, обыскивал — не припрятал ли отец куда-нибудь гривенник или полтинник. Этому унизительному, позорному распятию Александр Иванович подвергался каждый раз.
Однажды сонную тишину одной из окраинных улиц Карачева разорвали вопли: «Караул! Помогите!». Соседи увидели, как мать, Капитолина Гавриловна, выволакивала за шиворот мужа, а сын пинал его сзади. Старика выбросили из землянки. Мать с сыном освободились от лишнего рта. Дальше были свои планы. Нужно было строить дом. Оба, кстати, не постеснялись при первой же возможности обратиться за помощью к Александру Ивановичу. Старик дал им лошадь, помог трелевать лес.
На первых порах жизнь в новом доме была еще довольно сносной, хотя, впрочем, так только казалось новоселам. Вряд ли можно было назвать нормальной обстановку, когда Капитолина Гавриловна, уходя из дому, вешала на двери своей комнаты большой замок (как бы невестка или сын не украли чего-нибудь). Питались отдельно.
Обоюдное недоверие, взаимная болезненная подозрительность матери и сына наглядно выразились в таком случае. Капитолина Гавриловна, ежедневно тщательно проверявшая, все ли цело в ее комнате, однажды вдруг заволновалась: «Как же так, как же так… Что за люди… 25 рублей пропало. На пять минут выйти нельзя… Ну, сын, конечно, не возьмет…» Было ясно, как день, — свекровь обвиняет невестку в краже. Галя, совсем еще девчонка, расплакалась: «Неужели ты, Виктор, думаешь, я могла взять?» — «Не знаю», — буркнул муж. Это была пощечина! Двое нечистоплотных, не верящих ни себе, ни другим людям, обвинили в нечестности третьего, никогда ни чем не запятнанного человека.
Обстановка обострилась, когда в Карачев вернулся старший сын Николай. Виктор говорил матери: «Ты умрешь, и дом достанется Николаю, вы оба Калужины, а я — Басихин. Переписывай дом на меня». Мать возражала, кричала, ходила по всему городу: сын выживает.
Схватились крепко. Характер на характер. Скупость на скупость.
В 1957 году дом все же был переписан на сына. Матери была отдана одна комната. Капитолина Гавриловна стала еще придирчивее и скандальней. А Виктор уже думал о том, чтобы прибрать к рукам и последнюю комнату. Обстановка накалилась до предела. Начались драки. И вот уже мать — истец, а сын — ответчик. Наклеена на исковое заявление Калужиной К. Г. зеленая трехрублевая марка со словом «пошлина» и… дело остановилось. Спасли деньги. Когда уже было все подготовлено, отобраны свидетели, рано утром сын пришел к матери, жившей у племянницы, и протянул ей пачку денег — 500 рублей. Виктор продал остатки сыновьего чувства и купил последнюю комнату.
Пусть сын — главный виновник всего, но ведь и вы, Капитолина Гавриловна, не сделали ничего, чтобы сделать жизнь свою и детей достойной человека. Не было в вашей большой семье человека, с которым бы вы не переругались. Вы не смогли ужиться с женой Виктора Галей, ссорились с женой Николая. После ухода от Виктора меняли четыре адреса — не уживались с соседями. Вы писали многочисленные обвинительные письма командиру части, в которой служил Александр. Потребовали денег через суд даже от Николая, хотя тот вас никогда не обидел ни единым словом и помогал материально все время. Материнские чувства ваши гасли, и сыновья превратились в ходячие рубли, долги…
Когда материал был уже написан, вы приехали в Брянск (шутка ли!) и снова спросили: «А сколько нужно дать денег, чтобы материал не был напечатан?»
Деньги, деньги… Они заслонили все.
Я вижу рядом Капитолину Гавриловну и Виктора. Какими разными могут быть совершенно одинаковые, на первый взгляд, глаза. И те и другие черные, у Виктора глаза нагловато-самоуверенные, холодные, в них застыло спокойное превосходство. В глазах Капитолины Гавриловны — бессильная злоба и усталость. И еще — тоска. Не та хорошая тоска, когда ждут не дождутся любимого человека, а тоска-зависть. Зависть чужому благополучию, тоска по своему счастью, которого не пришлось ей увидеть напоследок.
Сколько их — черных глаз, как две капли воды похожих на эти, но совсем других! Теплый, внутренний глубокий свет освещает их изнутри, из глубины сердца и делает их бездонными, мягкими, добрыми. Этого-то согревающего света, так нужного всем тепла нет у сына с матерью. Будь его хоть немного, хотя маленький лучик, не сталось бы того, что произошло.
1962 г.