Хроника одного десанта

                В последние дни декабря 1941 года удачно завершилась Керченско-Феодосийская десантная операция, были освобождены Керчь, Феодосия, Камыш-Бурун. Советские войска, овладев плацдармом на Керченском полуострове, развернули здесь новый фронт. Согласно плану командования Кавказского фронта предполагалось перерезать все пути отхода фашистов из Крыма и затем уничтожить их. Высадка в Евпаторию должна была помочь решить эту задачу.

                Нетрудно предположить состояние духа моряков. В успехе не сомневался никто. Меньше месяца назад немцев разгромили под Москвой. Война, казалось, вот-вот двинется обратно, на запад. «Пройдет еще немного времени,— писал домой командир тральщика В. Трясцын,— и мы добьем фашистскую гадину». Моряки даже назначали родным время встречи. «25-ю годовщину Октября встретим дома»,— обещал чекист А. Галушкин жене и дочери.

 

                В начале декабря сорок первого года уже был высажен один короткий десант в Евпаторию. Моряки — их было совсем немного — захватили документы из полицейского и жандармского управлений, освободили из плена более ста советских граждан. Они скрылись только под утро, уведя с собой двенадцать «языков». Все было проделано лихо, никто из моряков не был даже ранен. Уходя, разведчики подожгли на прощание Пассажирскую пристань. Кто мог подумать, что через месяц она будет так нужна.

                Операцией руководили два друга — командир отряда капитан Топчиев и батальонный комиссар Латышев

                Это была разведка боем. Пролог.

 

                В новом десанте было 740 человек. Главная сила — батальон морской пехоты: 533 пехотинца под командованием капитан-лейтенанта Г. Бузинова. Далее 60 разведчиков штаба флота во главе со знакомым нам капитаном В. Топчиевым. Две оперативные чекистские группы. Партийные и советские работники, среди них — недавний председатель Евпаторийского горисполкома Я. Цыпкин, он возвращался в родной город, чтобы снова возглавить там Советскую власть.

                В составе десанта было немало евпаторийцев, они знали все дворы и переулки, могли пройти по городу с закрытыми глазами. Евпаторийием был и командир высадки капитан 2 ранга Н. Буслаев.

                Моряков собрали вместе всего за несколько дней до выхода в море. Когда и куда предстоит идти, об этом знали лишь командиры. Вначале высадка планировалась в ночь на 3 января. Помешал шторм. Море подарило им еще два дня жизни.

                Из письма командира высадки Н. Буслаева 1 января 1942 года:

                «Дорогая моя роднуля! Поздравляю тебя с Новым годом — желаю счастья и скорейшей победы над врагом. Я, Кируся, выпил за твое здоровье».

 

                Из письма комиссара А. Бойко:

                «Следа не оставим от этой паршивой нечисти. Ксеня, я жив и здоров, да другого ничего и быть не может».

 

                Они погибнут так скоро, что, когда эти письма возьмут в руки жены и дети, строки еще не успеют остыть, еще будут дышать.

*   *   *

                4 января в 23 часа корабли вышли на внешний рейд Севастополя. Слева тянулось минное поле, справа — берег, занятый врагом. Уже в море, когда было пройдено полпути, десантникам сообщили о том, куда они идут и с какой целью.

 

                «Нам объявили, что наша задача продержаться, пока не придет подкрепление. Сказали, что в Евпатории немец нас не ждет, так что высадка будет спокойная».

(X. Ровенский, сапер).

 

                «Нам дали белые маскхалаты, так как сообщили, что в Евпатории выпал снег. Но когда подошли то оказалось вокруг все черное — и море, и ночь… Маскхапаты почти все поснимали».

(В. Щелыкальнов, пулеметчик).

                Время было 2 часа 40 минут.

                Десант разбился на три группы. Главные силы подошли к центральной Пассажирской пристани. Берег был освещен прожекторами. Гитлеровцы открыли по кораблям прицельный артиллерийский и минометный огонь, с крыш гостиниц «Крым» и «Бо Риваж» застрочили крупнокалиберные пулеметы.

                Пристань оказалась разрушенной (помните?), моряки в полной амуниции прыгали в ледяную воду.

 

                X. Ровенский:

                «Нам удалось найти на берегу куски железа, доски, и мы соорудили настил, чтобы пошли танкетки… Это затянуло время».

 

                Легко сказать — соорудили. Часть свай была сожжена, моряки вставали в воду и подпирали настил собственными плечами. Стояли в ледяной воде, под огнем немецкой артиллерии и минометов — и по их плечам шли на берег танкетки и противотанковые пушки. Во время высадки было убито и ранено более полусотни моряков — первые потери.

                Командир Буслаев отправил в Севастополь радиограмму: «Высадку продолжаем под сильным артиллерийско-минометным огнем». Вслед за этой пошла другая короткая радиограмма уже за подписью комиссара Бойко: «Буслаев убит».

                Несмотря на потери, вначале все шло по плану: успех предопределили внезапность нападения, прекрасное знание всех лабиринтов городских улиц и переулков. Экипажи судов поддерживали атакующих мощным, прицельным огнем.

                Немного сохранилось свидетельств, каждое бесценно.

 

                Командир роты Н. Шевченко:

                «Из-за каменного забора гитлеровцы вели сильный огонь. Мой ординарец Борис Денисенко подполз вплотную к фашистам и бросил гранату. Мы атаковали. Меня ранило в ногу. Подавив немцев, пошли дальше. По дороге встретили группу конников, которых атаковали с ходу. Около насыпи наткнулись на артиллерийскую батарею, захватили ее. Меня ранило еще раз — уже в правое плечо, рука повисла. Потеряв много крови (в сапоге чавкала кровь), я двигался с трудом».

 

                Враг, опомнившись, подтягивает силы из нового города. Вот уже остановлена у курортной поликлиники рота Шевченко. Вот уже остановлены и чекисты Литовчука.

 

                А. Лаврухин, пулеметчик:

                «Мы подошли к гестапо с четырех сторон, послышался лай собак. Нас встретил огонь из дзотов. «Полундра, вперед!» Моряки кинулись на ворота, тут же и повисли, убитые».

 

                Так они дрались, врукопашную, отбирая пяди и крохи. К десяти часам утра весь старый город был в их руках. Хотя к этому времени враг уже имел более чем пятикратный перевес в живой силе и подавляющее превосходство в технике.

                То есть моряки дрались один против пятерых.

                Восстанавливая сейчас до часов, до минут, до каждой человеческой жизни все то, что произошло в начале 1942 года на евпаторийском берегу, я думаю: может быть, когда-нибудь и всю войну, от первой ее минуты и до последней, восстановят — по крохам, по эпизодам, по каждому метру отданной, а потом возвращенной земли; и не будут забыты или утрачены ни одно мгновение войны, ни одна живая душа, ни одна судьба. Ведь это такое нравственное наследие, такое наше духовное богатство!

                Я знаю, это невозможно.

*   *   *

                А все-таки на их улице праздник был.

 

                «Наша рота пошла влево по берегу, через какой-то сквер. Попали во двор, где находилось много женщин и детей, они буквально повисли на бойцах, целуя нас».

(Н. Шевченко).

                В гостинице «Крым» расположился штаб батальона во главе с капитаном Бузиновым. Уже увидели в городе и, конечно, сразу узнали двухметрового гиганта, председателя горисполкома Цыпкина. И он узнавал людей, кричал женщинам:

                — Девочки, мы вам свежие газеты привезли!

                На улице Красноармейской жила (и ныне здравствует) Анна Васильевна Пампу. Она помчалась (именно помчалась — город освобождают!) на пристань.

 

                «Там я взяла подводу, повезла тяжелораненых в госпиталь. Стала помогать: подушку поправить, с ложечки покормить. Харчи у моряков свои. Ну, правда, очень тяжелые были моряки, у двоих челюсти снесены. Мне командир потом сказал: иди домой, а завтра с утра приходи. Я уже слышала от раненых, что завтра второй десант будет — главный…»

 

                В. Дунайцев, пулеметчик:

                «Я попал в больницу, меня ранил в голову снайпер. На предложение лечь в постель я отказался и пошел вниз. Враг был уже на подступах к больнице…».

 

                Крупно повезло пулеметчику, что не остался в госпитале.

                В Евпаторию мчался на автомашинах 105-й гитлеровский пехотный полк 72-й дивизии. Но еще до его прибытия в бой с десантом вступили 22-й разведывательный и 70-й саперный батальоны и несколько артиллерийских батарей. Они стали отрезать десантников от моря. С соседнего аэродрома Саки поднялись в воздух 20 немецких «юнкерсов».

                Моряки яростно отбивались, пытаясь удержать Пассажирскую и Товарную пристани, чтобы мог высадиться второй эшелон десанта. В 10 часов утра Бойко отправил радиограмму: «Положение угрожающее, требуется немедленная помощь людьми, авиацией, кораблями». В 11 часов Бойко сообщил: «Радиосвязи с батальоном нет». Из гостиницы «Крым» штаб батальона во главе с Бузиновым пытался наладить связь между ротами.

                На моряков надвигалась огромная, жестокая, слепая сила. На улице Интернациональной против нашей танкетки немцы выстроили… евпаторийских женщин, стариков и детей.

 

                Ф. Снятовская (ей было тогда семнадцать лет):

                «Перед этим фашисты выгнали всех из дома. Мужчин заставили тянуть пулеметы. Один отказался, и ему тут же кинжалом отрезали по четыре пальца на каждой руке, связали руки назад и приказали идти, куда хочет. Кровь струилась следом. Когда появился наш броневик и гитлеровцы поставили нас впереди себя, люди стали кричать, плакать».

 

                В этот самый момент люк танкетки вдруг открылся, и десантник крикнул: «Братцы, разбегайтесь!» Тут же пуля попала ему в лоб. Это был секретарь Сакского райкома партии Трофим Коваленко. Женщины и дети кинулись врассыпную, многие оказались спасены.

                На второй день, 6 января, Анна Пампу, как и обещала, отправилась в больницу, но добраться не смогла: фашисты начали облаву. 7-го утром они вошли в больницу. Обнаружили восемнадцать лежащих тяжело раненных людей. Фашистских автоматчиков сопровождал медицинский персонал — главный врач больницы Балахчи, хирург Глицос и санитар.

                — Вы нас били?— спросил немецкий офицер.

                Моряки, кто как лежал — лицом к стене, в подушку, даже головы не повернули.

                — Теперь мы вас будем убивать, — сказал офицер.

                Моряки снова не отвечали, только один спросил:

                — А кровью нашей не захлебнетесь?

                Фашисты велели врачам и санитару выйти. После этого в палате раздались автоматные очереди… Нетрудно представить, с каким чувством слушал эти выстрелы девятнадцатый тяжелораненый моряк Михаил Курносов. Самого молодого, девятнадцатилетнего, его успели отнести, спрятать в бельевой.

                После этого обоих врачей и санитара (фамилия его осталась неизвестна) вывели во двор и расстреляли.

                Михаил Курносов жил еще целые сутки. На следующее утро, 8 января, немцы обнаружили в бельевой и его.

                Это была уже не война, а убийство.

                Когда местные жители пришли забрать тела моряков, лица убитых были обращены на середину палаты. Ни один не принял пулю в затылок или в висок. Все смотрели в дула автоматов.

                Что ни говорите, а моряки — это не просто род войск, это еще и порода.

*   *   *

                У тех, кто оставался в море и на берег не выходил, все-таки был шанс уцелеть, небольшой, но был.

                Двадцать «юнкерсов» устремились в море, к кораблям.

                А. Федотов, гидроакустик:

                «На наш маленький катер идут на бреющем сразу четыре «юнкерса». Погибает наш командир, лейтенант Чулков. Катер, уже небоеспособный, идет на одном моторе».

 

                И. Сачук, рулевой буксира «СП-14»:

                «Капитан буксира Сапега не сходил с капитанского мостика. И когда нас атаковали на бреющем полете, он был убит. В малых промежутках между налетами мы грелись у своих пушек, они были так нагреты, что на них обгорела краска и от них шел жар, как от хорошей печки».

 

                В таких условиях экипажи кораблей продолжали поддерживать огнем десантников, принимали с берега раненых и перевозили их на тральщик «Взрыватель». Сюда, на тральщик, возвращался и тяжелораненый командир роты Шевченко (помните, у него в сапоге «чавкала кровь» и было перебито плечо).

 

                «По дороге к причалу я наткнулся на трех фашистов, у меня оставалось только два патрона. Мне удалось подстрелить двоих, перехватив наган в левую, здоровую руку, ударил третьего — офицера рукояткой в лицо. Он также рассек мне бровь».

 

                На причале обессилевший Шевченко случайно встретил друга, старшего помощника капитана буксира «СП-14» Анатолия Иванчука, и тот, к счастью, перехватил его, взял с собой.

                Когда наконец буксир «СП-14» получил разрешение вернуться в Севастополь, Иванчук поднялся на мостик вместе с тяжелораненым другом Шевченко, и вдвоем они повели изуродованный, обгоревший, чудом державшийся на воде буксир, не зная фарватеров, через минные поля, в сильный шторм.

                Позже отправились обратно в Севастополь катера.

                А головной корабль, флагман «Взрыватель», вернуться в Севастополь не смог. На нем фашисты сосредоточили главное внимание. После тяжелых повреждений его выбросило на мель, в живых оставалось менее трети экипажа. В ночь на 6 января в Севастополе была получена последняя радиограмма:

                «Спасите команду и корабль, с рассветом будет поздно».

                Несколько раз фашисты на берегу предлагали сдаться, моряки отвечали автоматными очередями. Погибли комиссар Бойко, штурман лейтенант Усов, артиллерист лейтенант Злотников, штурман дивизиона старший лейтенант Маркович.

                Чтобы не сдаться в плен, капитан-лейтенант Трясцын приказал взорвать тральщик. Но погибнуть всем вместе не удалось: не нашли боеприпасов.

 

                И. Плахута, трюмный машинист:

                «На берегу собралось много фашистов. Мы начали вести огонь из винтовок через иллюминаторы. Наш командир Трясцын, простившись с матросами, бросил себе под ноги гранату».

 

                Помните ли, тральщик был до отказа заполнен ранеными десантниками с берега.

 

                И. Плахута:

                «Гитлеровцы подтянули к воде пушки и танки и стали расстреливать тральщик… Мы с машинистом Лагошиным принялись утешать раненых, что все будет хорошо, что прибудут эсминцы и возьмут нас на буксир…».

 

                Видя, что жизнь на корабле замерла, фашисты решили, что все погибли, и двинулись вперед. Им удалось даже взобраться на тральщик, но моряки (их оставались единицы) в рукопашной перебили врагов. И тогда танки стали в упор добивать корабль.

                Когда никого из раненых уже не оставалось в живых, когда кончились все патроны, пятеро последних оставшихся в живых моряков экипажа, в том числе и Плахута, кинулись в море.

                …На Симферопольском шоссе, на пятом километре от Евпатории, поставлен памятник евпаторийскому десанту. Он стоит на месте гибели тральщика «Взрыватель».

*   *   *

                А что же помощь, которой они ждали?

                Дважды подходил к Евпатории второй, основной эшелон десанта, но семибалльный шторм и сильный артиллерийский обстрел не позволили морякам высадиться. Берег на сигналы не отвечал. Моряки на кораблях видели на берегу пламя: это горела взорванная фашистами гостиница «Крым» — недолгий штаб батальона. И те, кто был на берегу, те последние, кто еще оставался жив — моряки группы Литовчука, — тоже видели своих беспомощных спасателей.

                Чтобы окончательно выяснить судьбу десанта, командование Севастопольского оборонительного района (СОР) решило послать в Евпаторию разведывательную группу под командованием батальонного комиссара Латышева. Помните, это Латышев со своим другом Топчиевым месяц назад, в декабре сорок первого, совершили лихой налет на Евпаторию. Теперь Ульян Андреевич отправлялся искать следы своего друга.

                8 января у евпаторийского берега, в районе морского маяка, подводная лодка «М-33» высадила тринадцать разведчиков. Они проникли в город, и на следующий день Латышев сообщил: десант полностью уничтожен. Разведчики приготовились в обратный путь, в Севастополь.

                …Но снова разыгрался шторм! Теперь уже и эта группа попала в тот же капкан. Все попытки снять разведгруппу оказались тщетны.

                Более шести суток действовали разведчики в районе Евпатории, передавали информацию в Севастополь. В ночь на 14 января у Евпаторийского маяка они были обнаружены и окружены. 3 часа 32 минуты. Латышев сообщил: «Жду немедленной помощи». 3 часа 47 минут. «Товарищи, помогите, держаться больше не можем. Стреляйте по любой цели, кроме маяка».

                Горстка моряков обороняла последние метры свободной земли — Евпаторийский маяк. В 15 часов 49 минут Латышев передал последнее донесение: «Мы подрываемся на собственных гранатах, прощайте».

                …Если бы не шторм. Если бы. Но ведь это лишь следствие… Высадить тактический десант в Евпаторию потребовал директивой от 1 января командующий Кавказским фронтом. Командование фронта заверило Ставку, что 3—4 января весь Крымский полуостров будет освобожден.

*   *   *

                Город был усеян трупами моряков, три дня их никто не убирал: фашисты запретили трогать их под угрозой расстрела.

 

                Лидия Свириденко:

                «Мне тогда было 10 лет. Мы с мамой хотели найти маминого брата, но так и не нашли. Мы видели, как фашисты вывели матроса из подвала, где сейчас находится детская библиотека. Его расстреляли прямо у нас на глазах. Я помню до сих пор глухой стук тела о мостовую».

 

                Георгий Рожко:

                «Прошло несколько месяцев. Весной я с товарищем, таким же мальчишкой, пробрался на второй этаж пустого дома, и мы увидели — в сквере под командой фашистов люди длинными баграми цепляли трупы за бушлаты и ватные брюки и перетаскивали их из мелкой траншеи в глубокий ров. Тут же стояла большая бочка с хлорной известью. Хлором пересыпали тела убитых, потом закидали камнями».

 

                Сорок лет спустя, а если точно — летом прошлого года, в Евпатории через Приморский сквер прокладывали ливневую канализацию. Ковш экскаватора вместе с землей зацепил куски матросских бушлатов, ремни, пуговицы, кости… Экспертиза установила: «Кости принадлежат скелетам восьми мужчин. Погребенные погибли от ран, нанесенных холодным оружием, пулями, от механических травм черепа».

                Значит, была рукопашная.

                Их перезахоронили. Воины восьмидесятых годов салютовали воинам сороковых.

                …На память о том времени, о целом поколении у меня осталась драгоценная реликвия — ржавая, черная, обгорелая пуговица от морского бушлата. Ее извлекли в евпаторийском сквере летом прошлого года. Сейчас, когда я пишу эти строки, она лежит перед мной на столе, вот она — рядом.

                Сейчас, когда я дописываю эти строки, в евпаторийском сквере уже облетела листва, природа ушла на покой. Всему свое время — дробятся скалы, осыпаются низкие берега, ветшают старые причалы.

                Одно лишь море не стареет.

Севастополь — Евпатория

1983 г.