Эдвин Поляновский
Австрийские встречи
С Новым годом!
С новым счастьем!
Обязательно с новым счастьем! Так было, и так будет.
Счастье!.. Какое ты? Сколько же тебя надо, чтобы… чтобы просто быть счастливым…
* * *
Это было тоже в новогодние праздники. Шесть лет тому назад. Я бродил по ярко расцвеченной шумной Манежной площади Москвы. Люди смеялись, пели, танцевали. По-моему, у всех кружилась голова от счастья. Я случайно разговорился тогда с девушкой. Австрийкой из Вены.
Она спросила:
— Вы москвич?
— Я здесь учусь. Только что поступил в университет.
— Какой вы счастливый! Вы даже не представляете, какой вы счастливый. У вас ведь все — все впереди.
Недавно, уже будучи в Австрии, я понял смысл этих слов. Я узнал здесь цену знаниям.
Мы, советские туристы, жили в молодежной гостинице Вены, в знаменитом Венском лесу. Вместе с нами жили итальянцы, англичане, французы, западные немцы.
— Скажите, а у вас в России разрешают покупать елку на Новый год?
Смешной, глупый вопрос. А сколько их было — один глупее другого.
— Говорят, русские не имеют часов. Их нет в России?
Больше других удивляли наивными расспросами ребята из ФРГ. Разные это были парни — самодовольные и наглые, надменные и злые. Были и очень хорошие, добродушные ребята, но с набитыми трухой головами, совсем ничего не знающие о нас, русских, ничего не слышавшие о нашей стране.
Я долго разговаривал с одним из таких немцев. Надо же случиться, что шестилетней давности разговор в Москве повторился здесь, в Вене. Я долго рассказывал ему о жизни в Советском Союзе, о нашей молодежи. Он слушал внимательно. Стал очень серьезным, а потом грустным.
— Вы — счастливый. Закончили учиться и только-только начинаете работать, жить. У вас столько еще впереди.
А я подумал — у нас счастье зависит от нас самих.
И у нас в самом деле всегда все впереди.
* * *
Недавно телеграфное агентство Советского Союза принесло добрую весть. Жители Западного Берлина получили возможность встретить рождественские праздники в кругу своих родственников и близких в ГДР. Поток гостей хлынул через границу…
Но это только для Западного Берлина. А Геттинген от него далеко…
Вечерний поезд из Будапешта в Вену идет три с половиной часа. На Будапештском вокзале полно народу. Публика — самая разношерстная. Говорят на венгерском, немецком, английском.
Где-то, у первых вагонов, поют. Неподалеку в ровный людской шум вплетается красивый мужской баритон и чистый женский смех. И среди всеобщей разноголосицы, оживления — два прощания — два горя. Я никогда не видел, как провожают на войну. Но представлял себе это только так.
Так могут провожать только на войну, на смерть. У женщины лицо залито слезами. Плачет большой грузный мужчина — ее муж, он уезжает вместе со взрослым сыном.
Рядом, чуть в стороне — второе горе. Мать прощается с дочерью. Прощается так, как будто это их последняя встреча. Девушка вскакивает в вагон, когда поезд уже трогается.
У этих двух семей, наверное, общее горе. Но куда можно так провожать? В какие страшные места можно уехать на этом поезде, ходу которому три с небольшим часа?
Я бродил по вагону. Натолкнулся на полупустое купе. Отвернувшись к окну, сидела девушка. Та самая, которая прощалась с матерью.
Чуть позже завязался разговор. Ее звать Антье. Антье Галлвиц. Она — немка. Раньше все время жила с мамой. Потом уехала учиться в Геттингенский университет. А через несколько дней Германия оказалась разделенной надвое: мать осталась в восточной части, а она — в западной.
Она закончила университет. Работает преподавателем. Но ни она к маме, ни мама к ней в гости так и не приезжали. Жили слухами. А слухи — самые невероятные. Фашистские газеты пишут, что в ГДР повальная смерть от голода. Газетам верить нельзя, но как узнаешь, что там на самом деле. Как там мама. Через границу не перейдешь.
За эти долгие годы они виделись раза три-четыре. Встречались ненадолго в чужой стране. Вот и сейчас они встретились в Будапеште. Мама из ГДР ехала через Чехословакию. А ей, Антье, пришлось добираться сюда из ФРГ через Австрию. Здесь, в столице Венгрии, они виделись всего несколько дней. Несколько дней за два-три года.
— Когда же вы теперь снова встретитесь, Антье?
— Это неизвестно никому на свете. Может, через год, а может, через десять лет.
— Это зависит от международной обстановки?
— Да… Страшно подумать. Мама — рядом, раньше это было так обыденно и просто. А теперь для меня это — самое большое в жизни счастье, такое редкое и… хрупкое. Каждая встреча как прощание. А вдруг что-нибудь опять…
— Нет, нет, Антье. Не может быть. Все должно быть хорошо.
* * *
Новый год. Сегодня я подниму бокал за счастье, вложив в этот тост гораздо больше смысла, чем раньше. В сегодняшний вечер во многих семьях недостанет счастья. И тост, который раньше для меня был просто традиционным, прозвучит по-новому. За общечеловеческое большое счастье на всей планете. За счастье всегда иметь право быть с родными, любимыми!
И за твое счастье, Антье Галлвиц!
1964 г.